Виктор без сожаления съехал с идеально ровной, красиво размеченной светоотражающей краской дороги, аккуратно обогнул валуны и медленно покатил вверх по ручью. “Шерп”, понимая, что наступила самая важная часть работы, перестал петь и уверенно рокотал на низкой передаче. Все четыре его колеса, благодаря специальной, чуткой к неожиданным толчкам и провалам подвеске и шершавой шишковатой резине упруго отталкивались от мокрых валунов, шуршали галькой на отмелях, по-черепашьи переваливались через каменистые пороги, целиком погружались в воду в запрудах. Ручей постепенно сужался, прятался под валунами и, наконец, совсем исчез в расщелине. Дальше приходилось вести машину по выщербленному водой и ветром телу огромной скалы. Подъем становился все круче. Виктор вытер пот со лба и включил пониженную передачу. “Шерп” перешел на жужжание и, стараясь не поскользнуться, толчками вращал колеса. Крутизна подъема становилась критической. Вероятно ночью в горах прошел дождь, и в гранитных выбоинах сверкали на солнце крошечные лужицы. Когда в них попадало одно из колес, раздавалось короткое вжиканье, колесо на мгновение прокручивалось, и вся машина подавалась назад. Виктор непроизвольно сцепил зубы и включил блокировку задних колес. Это ненадолго помогло; но когда оба колеса оказывались в воде и сцепления со скалой не хватало, то “Шерп”, по-лягушачьи распластавшись на склоне, безвольно сползал на несколько метров назад.
Виктор заглушил виновато занывший мотор, включил передачу и стояночный тормоз и осторожно выбрался на скалу. Шипы на ботинках помогали не оскользнуться. Виктор обошел машину кругом и подложил по камню под каждое колесо. Затем он освободил конец троса на смонтированной перед радиатором лебедке и прицепил его к поясу. Подтянув перчатки, он змейкой двинулся вверх по скале, позвякивая триконями. За ним тянулся трос лебедки. Виктор преодолел выступ, за которым скала стала более пологой и наконец плавно перешла в каменистое плато, зажатое между двух сглаженных ледником гранитных монолитов, называемых у альпинистов “бараньими лбами”. Виктор добрался по верху скалы до якоря, намертво закрепленного в трещине скалы в одну из прошлых поездок, вставил в замок конец троса лебедки и заглянул вниз. “Шерп”, вцепившись колесами в склон, ожидал своего хозяина, обещая больше не подвести.
Виктор размял ноги и, держась за трос, соскользнул к машине. Снова заурчал двигатель, заработавшая лебедка медленно выбрала трос и стронула машину вперед. Виктор включил передачу, и колеса, работая в паре с лебедкой, медленно вытащили “Шерпа” на плато между “бараньими лбами”. Здесь гулял какой-то особенный, вольный небесный ветер, чуждый застоявшемуся воздуху долин. Все краски здесь приобретали густоту — и налившееся черноватой синевой космическое небо, и сверкающие кристаллами кварца гранитные скалы, и невесть каким образом пробившийся из расщелины стебель горного лука с нераспустившимся шариком на конце. Но главным зрелищем была открывшаяся громада каменного цирка, увенчанного пиком со срезанной верхушкой. Затихший тысячелетия назад вулкан напоминал увядший цветок, у которого от серединки — кратера — поникшими лепестками сползали голубые, зеленые и коричневые лепестки ледовых языков.
Виктор всякий раз завороженно стоял на этом месте, отыскивая все новые детали знакомого пейзажа, но сейчас надо было торопиться. Он смотал на лебедку трос и осторожно покатил по плато к конусу вулкана, объезжая похожие на избушки валуны. Скалы надвигались на него, обступали со всех сторон, как молчаливое серое воинство. Урчащая металлическая букашка с комком не знающей покоя человечьей плоти внутри упрямо ползла по каменному хаосу, рожденному древним катаклизмом. Наконец Виктор достиг отвесной стены цирка, покрытой зигзагами трещин. Она то и дело осыпалась мелкими камушками, отчего казалось, что скала нервно вздрагивает. “Шерп” честно выполнил свою работу и теперь стоял у бока скалы, как усталый конь. Виктор накрыл его тентом, защищая от падающих камушков, надел рюкзак и принялся карабкаться вверх по каменной стене.
Когда он оказался здесь впервые, подъем занял у него несколько часов. Пришлось вбить в трещины с десяток титановых крючьев и протянуть прочную, не гниющую под дождями капроновую веревку. Ее конец был спрятан в щели на трехметровой высоте. Виктор разыскал его, пропустил через страховочный карабин на груди и стал быстро взбираться по скале. Через полчаса, с дрожащими от напряжения руками он был на кромке главного кратера.
Озеро пряталось среди скал на внутреннем склоне огромного потухшего вулкана, заполняя маленький боковой кратер. Оно было небольшим, но очень глубоким, с отвесными берегами. Однажды Виктор решил измерить его глубину, но размотав пятисотфутовую катушку лески с грузилом на конце, так и не достиг дна. Привыкнув всегда добиваться цели, он вознамерился в следующий раз привезти побольше лески, чтобы установить точную глубину, но потом передумал. Он решил считать озеро бездонным. Это будоражило воображение и обостряло ощущение затеянной им игры.
Вода в озере была кристально чистой, но казалась черной из-из обступивших его скал. Она была очень холодной, почти ледяной. Виктор лишь раз рискнул окунуться в него погожим летним днем, и у него мгновенно свело судорогой ноги. Он с усилием выбрался на прибрежную скалу и больше попыток не повторял. Он привык уважать непреодолимую силу.
Вокруг озера в можжевеловых кустах гнездились вороны — на редкость крупные птицы с атласными перьями и хозяйским взглядом круглых блестящих глаз. После обеда солнце уходило за край кратера, и вода в озере окончательно чернела. Вороны, кружа над ней, становились совершенно незаметными, и, казалось, что каркает само озеро. Виктор честно пытался отыскать его название, но оно не было обозначено даже на крупномасштабных геодезических планшетах, очевидно из-из своего малого размера. Тогда Виктор позволил себе немного потешить самолюбие, называя его Вороньим. С учетом огромного числа живущих здесь ворон, это не выглядело таким уж большим кокетством. Но главное заключалось не в названии. Здесь не было Елены, не было Маргулиса, Барковица, не было денег, офисов, ресторанов и дорог, не было телевизоров и компьютеров, здесь не работал даже телефон. Это было только его место.
Виктор поглядел на черное зеркало озера и двинулся вокруг него, ориентируясь по одному ему известным приметам. Когда он добрался до места, уже совсем стемнело. Местом была глубокая ниша, вымытая тающим ледником в теле серой гранитной скалы. В ней хранился запас сушняка, который Виктор всякий раз пополнял, покидая озеро. Он наломал щепок, сложил пирамидку и чиркнул спичкой. Синий прыгающий язычок лизнул щепку и двинулся вверх по сухой ветке, вспыхивая на чешуйках коры. Пещера осветилась колеблющимся пламенем костра. На стенах задвигались исполинские тени.
Виктор обошел скалу и на ее северной стороне ощупью отыскал знакомую расщелину. Она была глубокой, в нее никогда не попадало солнце, из-из чего натеки льда на ее стенках не успевали растаять за лето. Это был естественный холодильник. Виктор просунул руку на всю длину, вытащил холщовый сверток и вернулся к костру. В свертке была выпотрошенная, присоленная форель. Виктор выгреб из костра несколько угольков и положил форель прямо на них. Рыбья кожа, зашипела, лопаясь и выпуская пряный дым. Через несколько минут Виктор достал из-из камня спрятанную кедровую дощечку и быстрым движением сдвинул на нее горячую форель. Ужин был готов.
Утолив голод, Виктор выгреб догоравшие угли из ниши на усыпанную гранитной крошкой площадку перед скалой, развернул на теплом от костра камне непромокаемую подстилку и развернул спальный мешок. Черный небесный купол был непривычно густо населен звездами. Да и сами звезды не выглядели одинаковыми светящимися точками, как в оставленной Виктором долине, а были разного цвета и размера. Они посылали друг другу вспыхивающие лучи и переливались блестящими сполохами. Между ними светящимися трассами пролетали метеориты. “Возможно, все дело именно в небе, — подумал Виктор, засыпая. — Если бы над долиной было такое же небо, как в каменных горах, люди не смели бы делать свои обычные мерзости”. И тут же перебил себя: “Чепуха все это. Ни голубое небо, ни зеленая трава, ни чудо тугих желтых колосьев еще ни разу не остановили стаю саранчи, приземлившуюся на пшеничное поле. У чешуйчатокрылых не существует эстетического барьера. У двуногих — тем более. Сними с “Джоконды” пуленепробиваемое стекло, и тут же найдется желающий прострелить ее отвратительную всезнающую улыбку. Нет, красота не спасет мир, наоборот — она спровоцирует его гибель. Будь мир мрачным и серым, он был бы вечным. Понятие красоты дано человеку, как напоминание о неминуемом самоуничтожении…”
Утром Виктор отправился ловить рыбу. Он привязал к тончайшей леске без грузила искусственную муху со спрятанным в ней крючком и забросил в озеро. Муха нырнула в воду, запустив на зеркальной глади расширяющийся круг, и тут же всплыла, блестя на солнце мокрыми крылышками. Немедленно раздался всплеск, и муха исчезла в жадно разинутой рыбьей пасти. Виктор подсек, и из воды вылетел изогнутый, как шестеренка, маленький окунь с грозно растопыренными колючками. Виктор снял его с крючка и бросил в озеро. Следом попался совсем крошечный окунек, затем еще и еще. Над водой со свистом атласных крыльев пронеслась стая ворон и амфитеатром расселась позади Виктора на можжевеловых кустах. Каждая трепещущая на крючке мелкая рыбешка вызывала насмешливое карканье — несомненно вороны комментировали рыбацкие неудачи.
Виктор смотал леску и двинулся вдоль берега. Обогнув скалу, он увидел впадающий в озеро ручей. Прямо у поверхности воды, пошевеливая плавниками, стояла крупная форель. Виктор, затаив дыхание, размотал леску и аккуратно пустил муху навстречу рыбине. Наживка проплыла прямо над форелью, но это не произвело на нее никакого впечатления. Он безрезультатно пускал муху снова и снова. За спиной ему чудилось беспрестанное саркастическое карканье.
Виктор вытащил из воды снасть, аккуратно смотал леску и снял с плеча малокалиберку с лазерным целеуказателем. Он навел красную точку на глаз рыбины и сдвинул ее немного вверх, делая поправку на преломление света в воде. Сухо треснул выстрел, взлетели вспугнутые вороны, и форель с размозженной головой закачалась в воде, белея животом. Виктор привык доводить начатое до конца.
Он вытащил рыбину из воды, вспорол охотничьим ножом жемчужное брюхо, вытащил внутренности и бросил их воронам. Черные глянцевые птицы слетелись на нечаянный пир. Неожиданно их ворчливую разноголосицу прервало короткое и властное, лишенной обычной вороньей хрипотцы карканье. Виктор обернулся и увидел, что вороны почтительно расступились, образовав круг. В его центре, на гранитном обломке над рыбьими потрохами сидела белая птица с наполовину расправленными крыльями. Вначале Виктор принял ее за чайку, но скоро понял по клюву, лапам и оперению, что перед ним ворона-альбинос. Склонив голову набок, она пристально смотрела на Виктора круглыми брусничными глазами.
Страница 6 — 6 из 8