Городской голова Евгений Игнатьев мне рассказывал, что скоро город соединит с берегом насыпная шоссейная дорога, и Свияжск перестанет быть островом, к вящему удовольствию местных жителей и к неудовольствию любителей волжской экзотики. Есть два проекта – дешевый и хороший. Игнатьев стоит за второй – дорога должна быть проложена там, где она была до затопления окрестных земель. Историческая дорога представляла собой часть Сибирского тракта, в 1612 году по ней прошло Казанское ополчение с иконой Казанской Божьей Матери спасать Москву. По ней проезжали: императоры Павел I, Николай I, Александр II, поэт А. С. Пушкин, Герцен, Чернышевский (в ссылку), Державин, писатели Ф. Достоевский, Л. Толстой. Игнатьев оставил заведование кафедрой Казанской архитектурно-строительной академии и по своей воле принял на себя нелегкое бремя главы разрушающегося, провинциального Свияжска с его ветхим жилфондом, малоразвитой инфраструктурой. Ему за пятьдесят, бородат, энергичен, одет в курточку защитного цвета, слушает, не глядя на собеседника, склонив голову на плечо, потом говорит что-то интеллигентное, уклончивое, вразумляющее. Я невольно подставлял себя на его место: а сам бы я смог? Ответа не было. Я не мог это взвесить – все зависело от ситуации, от массы привходящих.
Проводив Игнатьева до пристани, я отправился бродить по сонным травяным, погруженным в глубокую патриархальность улочкам Свияжска. Не жалея пленки, фотографировал виды городка – провинциальный русский классицизм старого дерева и камня в обрамлении тополей, лип и лопухов. Здесь каждый домишко отличен от других, каждый себе на уме; много кирпичных, очень старых, купеческих и мещанских, кое-как приспособленных под современное жилье. Гнилые двери, кривые от старости рамы и скособоченные крылечки говорили о времени. Облупленная штукатурка стен с выпирающей, как дряблый живот из расстегнутой рубашки, ржавой плотью кирпичной кладки словно обнажала тело народной жизни, саму ее историю с эпохой красного кирпича, нищеты, крови и железа, догмы и революционного порыва, бытового ужаса трухлявых изб и гнилой старорусской кладки, перелившегося в революционный передел мира.
На этом острове чудом сохранилась церковь Святой Троицы — маленькая, больше похожая на часовню, построеная всего за один день в том самом 1551 году из тех самых бревен, срубленных под Угличем и приплывших сюда в плотах. Перед сражением за Казань в этой церкви молился царь Иван Грозный. Окнами на церковь смотрит старый дом, в котором выздоравливал после ранений красный командир, будущий югославский диктатор Иосип Броз Тито. В Свияжске он не только вылечился, но и успел поджениться на ухаживающей за ним сестре и даже родить сына, о котором не забывал до конца дней.
Дорожка под стенами Успенского монастыря вымощена плитами, усажена окультуренными деревцами. Я упал в ковыли вблизи двух дерев, причудливо сплетенных, словно в танце, стволами. Под голову положил рюкзачок, с которым не расставался ни днем ни ночью (документы, деньги, путевые дневники, фотоаппарат). Небо над моей головой свежо голубело, как в ветреном марте, ближе к западному краю к нему примешивалась трудноуловимая жемчужная муть, методом мягкого перехода, называемого в живописи «сфумато», изобретателем которого явился великий Леонардо, превращаясь в млечную блистающую завесу, покрывавшую горизонт, откуда что-то медленно и неслышно надвигалось на нас. Я лежал, лежал. Почувствовав голод, пожевал сухарей. Почувствовав жажду, сделал пару глотков из фляги. Достал блокнот с записями и углубился в их изучение.
… Я провел несколько дней в Ленинской библиотеке, делая эти выписки из книг. Необыкновенная история Свияжска долго занимала мое воображение. Год за годом царь Иван Грозный ходил на Казань, и все неудачно. Кто был автором этого хитроумного плана – уже не узнать. Главная роль в нем отводилась русской крепости, внезапно и дерзко возведенной вблизи от Казани. Осенью 1550 года под Угличем в обстановке большой секретности рубили лес, ставили стены и башни будущей крепости, а затем, разметив, разбирали ее по бревнышку. Весной 1551 года бревна частью сплотили в плоты, частью погрузили на ладьи, «везущи с собой готовы град деревян… того же лета нов, хитро сотворен», и отправились в плавание по Волге. К концу мая достигли устья Свияги. Высадившись на берег у подножия горы Круглой, пятьдесят тысяч ратников принялись за работу, – расчищали лес, срывали на шесть метров и разравнивали вершину, возводили готовую крепость. Гора Круглая превратилась в замковую гору в лучших традициях фортификационного искусства. Меньше чем за месяц на ней выросла грозная крепость Свияжск со стенами в пять метров толщиной, восемнадцать башен с выглядывающими из бойниц пушками, за крепкими стенами сотни изб, теремов и храмов. С опозданием узнав о русской крепости, ханы не решились напасть на Свияжск. В их стане начался разброд. На сторону Ивана IV перешла часть татар под водительством бывшего Казанского хана Шах-Али, ставленника Москвы, а также правобережные народы – марийцы, чуваши, страдавшие от гнета казанцев. Русские отряды ратников заняли все переправы по Волге, Каме и Вятке, перекрыв путь крымским и ногайским татарам, стремившимся прийти на помощь казанцам. А спустя год после подрыва крепостных стен и сечи русские полки вошли в Казань, освободив около ста тысяч находившихся в неволе русских пленников.
За это время никто меня не потревожил, ни один человек не прошел по тропе, на обочине которой я расположился. Эта пауза, в которую я погрузился, на какое-то время выпав из действительности, несла в себе некий смысл. Я плыл сюда долго и трудно, с великими усилиями переваливал через дамбы, попадал в шторма, рисковал, доверившись хрупкому сооружению из дюралевых палок и дышащей на ладан резины, страдал от палящего солнца и дождя, ел с ножа, боролся с комарьем, и все для того, чтоб очутиться в этом месте в этот достопамятный день и час, чтобы рухнуть как надломленный под грузом своей грандиозной цели, не нужной никому, в эту траву под белыми стенами старого монастыря… Было что-то такое останавливающее в этом пейзаже, в этом острове, к которому я, сминая траву, припадал сначала грудью, потом спиной, всей кожей чувствуя подземный гул в пластах породы, словно это колотились изнутри острова, стремясь выбраться наружу, заточенные души невинно убиенных, замученных, сосланных, похороненных в монастыре. Надо мною витали тени Ивана Грозного, Германа Свияжского, Пушкина, Толстого, сонма великих угодников Божьих, пустынников, постников, затворников, бессеребренников, блаженных, преподобных, страстотерпцев, целителей, новомучеников и исповедников российских. Остров-град Свияжск плыл сквозь волны, неся на себе груз истории и сегодняшнего непотребства; великая река в своем неостановимом движении к морю обтекала остров с двух сторон, выглаживая прибоем песчаные берега, которые все еще таили древние клады…
Страница 6 — 6 из 6