Помогли этому мои воспоминания. Помню отчетливо, давным-давно мы мчимся из Барселоны в Мадрид на белом «опель-кадете». Останавливаемся в городке, название которого в переводе означает «Старый колодец». И заказываем в круглом кафе чёрные колбаски «бутефаро» и вино «мускатель», понятно, из мускатного винограда. Становлюсь свидетелем жаркого спора. Два старика угрожающе надвигались друг на друга. Я думал, небось, схватились уцелевший бывший коммунист с уцелевшим бывшим фалангистом. Они бросали в друг друга страстные фразы, насмешливо выпячивали губы, надменно хохотали, вскидывая чёрные брови. Мне казалось, вспоминают битвы, в которых они участвовали, спорят, кто лучше – Франко или коммунисты. Но, как и многое в этой жизни, всё оказалось прозаичней и смешней. Выяснилось, они спорили о том, полезно ли козам есть кактусы. Один старик был из Арагона, где козы кактусы обожают, и потому молоко у них лучшее в Испании, а второй, родом из Каталонии, где козы кактусы ненавидят, и, естественно, именно у них молоко лучшее в Испании.
Вспоминаю, старинный городок Герона, его тайны и слезы. Много тайн и много слез. Узкие улички, кафедральный собор, катакомбные синагоги, сохранившиеся со средних веков. Тогда евреям запрещали собираться для молитвенного служения, и они читали Тору и молились под землёй.
Мы ходили по булыжным мостовым, взгляд все время обращался к дверным ручкам. Они были старыми, большими, с неведомыми узорами. Это была тоже часть ушедшей жизни.
Сейчас, на месте одной из подземных синагог музей сефардов, испанских евреев. На первом этаже магазинчик. Вы можете купить копии реликвий. Внутри двора высеченная в цветном камне звезда Давида, горькая, поруганная и великая.
В церквях Героны было усыпляюще тихо, сладость свечей обволакивала и одновременно вызывала тревогу. И вдруг, неожиданно, я почувствовал, что Герона стала для меня местом прощания. Появилась отчётливая мысль – это прощание навеки, это последний взгляд на места, которых больше никогда не увижу. А тут ещё попугай с розового балкончика прокричал миллион раз: «Си, синьоре! Си…».
Вечером, по набережной, проходила стайка мальчиков и девочек, как будто перенесенных из последней сцены фильма Феллини «Ночи Кабирии». Звучал их смех, как слёзы, и мои слёзы напоминали смех. Один молчаливый канадец долго смотрел на меня и заключил: «Да, тут иногда хочется умереть».
Города в Испании пахнут ладаном. Мне сказали, это запахи местных цветов. Благодаря этим запахам вечера становились похожи на чёрные андалузские платки с бахромой, высвеченные прозрачно печальные занавеси. Вечера казались томными и грустными. Волшебные запахи медленно плыли между клёнами. Они были такими же свежими, терпкими и загадочными, как и много лет назад.
Когда-то, в первый раз, Каталония привиделась мне несколько блеклой, наполненной неброским цветом берёз, дубов и клёнов. В те осенние дни в ней не было пышной червонной яркости испанского юга. Я жил в доме, хозяйкой которого была Изабель (если жениться на испанках, то только на тех, кого зовут Изабель или Кармен). В этом доме утро начиналось, как в сказочном лесу, где все птицы щебечут по-испански. Испанцы вообще говорят громко и быстро (тут конкуренцию им могут составить только итальянцы из южной Италии и евреи Причерноморья и Левантийского побережья). Сказочный лес сменялся вулканическим извержением, смех напоминал рёв водопадов, падающих с Аппенинских гор, испанские слова летали, как камни, пущенные из пращи.
Да, те дни были началом обвала.
И вот теперь, через 20 лет, я снова недалеко от Барселоны. Временами перестаю ощущать время. Два путешествия сливаются в одно, это похоже на многосерийный фильм. Тот же музей Сальватора Дали. Те же, придуманные им, громадные мраморные яйца, опоясывающие музей под крышей. И русская жена Гала, воплощённая во многих его работах. Придумки Дали не нравятся мне, даже гениальные. Кресло-человек, и тысячи других… Мне кажется, что Дали – это Супермеханизм в искусстве. Фокусник фантазий, превращающий безумие в реальность. Но в сравнительно свободном обществе каждый имеет право видеть по-своему. Для одних – это кособокая табуретка, для других – она становится троном. Как и все либералы, Дали был внешне революционно настроенным, протестующим. Либералы всегда за революцию, но, упаси Боже, только не в том месте, где они живут.
Передо мной была та же Каталония. По краям дорог, на скалах, карликовые сосны с округлыми кронами. Останавливаемся возле пробкового леса. Пробковые деревья удивительны. Все другие деревья сгорают во время лесных пожаров, а этих огонь не берёт. Поэтому их используют в космических кораблях, они предохраняют днище от возгорания.
Ну, а Барселона для меня, как и прежде, во многом строения архитектора Гауди. Величайший зодчий, создавший фантастические дома. А умер прозаически, как умирают пьяные в России – под трамваем. Был великим философом в архитектуре. Написал: «Я благодарен Богу за то, что вижу, каким должен быть предмет».
Только два слова скажу о недостроенной им церкви Святой семьи, вырастающей, как будто из корней дерева жизни. Это повторение Библии в камне. Такое мог увидеть и создать только пророк. Здесь моя душа вновь расщепилась между прошлым и настоящим, и потянуло такой грустью, что стало больно дышать.
Я стал возрождаться к жизни в городке Гардамар. Здесь заметил, что у тех испанских женщин, в облике которых выражены мавританские черты, глаза как у загнанной серны. В уголках глаз с рождения заложено моление о пощаде.
Страница 2 — 2 из 4