Page 426 - Книга
P. 426

ПУБЛИЦИСТИКА



           пузырька, а теперь я уже минут десять переминаюсь в душном
           трамвайчике, томительно неподвижном. Наконец, он трогается
           вверх по отвесной горе, чья шерсть свисает по сторонам колю-
           чими зелеными клоками.
             Хорошо, что на горе нет музыки. В России бы обязательно
           была – как без нее в парке аттракционов, неуместнее которого
           здесь трудно что-то представить. Подойдешь к обрыву – и вид-
           но, какой на самом деле большой Тбилиси, по сравнению с тем
           старинным пятачком, на котором мы вертимся там, внизу. И на-
           сколько эти огромные серые облака спальных районов, медлен-
           но текущие по холмам, – все же меньше того пятачка, где можно
           стоять часами, рассматривая голову фавна над окном, чугунное
           литье ворот, побег улицы – влево и вверх, старика на плетеном
           стуле в стеклянном гнезде балкона. Так вот мелкие, но сплошь
           расшитые шелком и бисером лоскутки Европы – больше серых
           российских  простыней  с  грубым  плетением  еловых  волокон,
           мокрыми пятнами пустырей и болот. Все же пространство не
           так просто, как кажется, сколько бы Бродский ни подчинял его
           времени, – у него тоже есть свои тайны, и нам не угадать, поче-
           му большое вдруг оказывается малым, а малое – большим.
             Я вот, например, только сейчас осознала, что грузин так мало –
           Google равнодушно выдал цифру 3 миллиона 714 тысяч. Ничего
           себе – а мне всегда казалось, что их много – и горы, и вино, и «Цвет
           любимый, синий цвет», и «Соловей пред Автандилом был сове
           ночной подобен», и Нина Чавчавадзе, и Багратион на Бородин-
           ском поле, и грузинская кухня, и Пиросмани, и Данелия, и Габри-
           адзе, и «Виноградную косточку в теплую землю…», и грузинское
           пение, от которого замирает внутри. Да что князья, если сапожник,
           сидевший в будке на нашей улице, в которого я в свои пять лет бы-
           ла влюблена, тоже был грузин! А «На холмах Грузии…», где уда-
           рение, перебежавшее на о, сделало слово похожим на холм, всхол-
           мило его – и все стихотворение полетело вверх, на недосягаемую
           высоту, и никто до сих пор не знает, «как это сделано, ясно только
           одно – что Грузия встала перед Россией и отразилась в ней, и Рос-
           сия замерла, очарованная, и тоже отразилась в Грузии, и их от-
           ражения смешались и побежали по стенам. А Демон? Каким же
           магическим  шаром  оказалась  Грузия  для  Лермонтова,  который




       426      Литературная АМЕРИКА
   421   422   423   424   425   426   427   428   429   430   431